Когда-то мальчишки бегали по дворам с палками, лупили ими друг друга. Кто-то сооружал лук и охотился с ним на окрестных белок, кто-то брал палку подлиннее, и крышку от сундука, кто-то покороче, и крышку от бочонка.

Так росли воины тех времен. Многие из нас еще сами могут вспомнить, как под впечатлением от Мушкетеров или Айвенго устраивали баталии, а потом приходили домой с синяками и разбитыми пальцами. И так было до не столь давнего времени…

Война в те времена была проще и немного честнее — вот ты, вот в метре от тебя враг, и его можно зарубить мечом, проткнуть копьем, ушибить молотом, или порубить топором. Большая часть средств уничтожения была рассчитана сугубо на ближний бой. Лучники всегда стояли особняком, их недолюбливали, причем даже свои. Впрочем, если лучники были хорошими, то их осторожно уважали. Но основной почет воздавался тем, кто сходился с врагом лицом к лицу.

Время шло, и люди выдумывали все новые и новые средства истребления себе подобных. Главная цель была такова: свой воин в момент смерти должен был оказался как можно дальше от воина противника. То есть луки, арбалеты, пищали, мушкеты пользовались успехом.

Из реального, живого и осязаемого, враг превращался сначала в удаленную цель, потом в фигурку на удалении, потом в пятнышко где-то вдали.

Деперсонификация врага

Враг перестал быть конкретным, солдаты начали убивать не конкретного воина, который несется на него с мечом, а просто непонятную фигурку вдалеке. Враг становился все менее материальным и все более абстрактным.

Убить врага лицом к лицу, на тех же ножах, это психологически нечто иное, чем просто застрелить его. Психика человека так забавно устроена, что четко связать то, что вот ты тут нажал на спуск, а там фигурка вдруг упала — очень сложно. Этакое своеобразное снятие вины. Стреляют все, кто и куда неизвестно, может даже и не ты попал.

Для людей со слабой психикой, которым идея убийства другого человека не очень приятна, это хорошо, всегда можно обойти факт убийства: А может это и не я вовсе убил. А может я вовсе и не убил, а так, ранил.

А для тех, кто в этом находит азарт, это плохо: Как так? Непонятно же, убил я его или нет, или вообще не я убил
Потому как такие граждане начинают рваться вперед, поближе к противнику, чтобы знать точно, наверняка, что это их творчество. А современные средства ближнего контакта не допускают.

Деперсонификация противника чем хороша? Она позволяет не думать тогда, когда работает артиллерия, сбрасываются бомбы. Противник остаётся всего лишь точкой где-то вдали, а для некоторых родов войск и вовсе цифирью на бумажке.

И вместе с военными это деформирует и людей в целом. Если раньше воина было видно сразу по шрамам, увечьям, то сейчас человек может воевать годами, и у него не будет ни единого следа, ни царапины — бывает и такое. И глядя на это, слова «война» и «бой» перестают быть страшными. Ведь на глазах есть живые примеры людей нетронутых, просто поцарапанных. Не более того.

Но мальчишек же не обманешь, и игры в войнушку всегда сопровождались спорами и ссорами: Я тебя раньше убил, ты жульничал!

Когда война дистанционная, никто не хочет верить в то, что его, такого ловкого и хитрого, могут убить.

А потом пришли компьютерные игры. Которые сначала позволяли убивать просто электронных болванчиков, потом виртуальные воплощения других людей. И деперсонификация противника достигла совсем невероятных высот.

Убийство перестало быть страшным

Не, ну а чего бояться, если вот только что ты его убил, а через 10-15-20 секунд он возродился и снова скачет по экрану. А после игры вы и вовсе с ними встречаетесь и сталкиваетесь в школе, институте, на работе. И люди утратили чувство реальности окончательно. Война перестала быть для них чем-то страшным. Она для них стала чем-то вроде компьютерной игры.

Речь не о тех людях, в чей дом война пришла внезапно, в виде ракетного удара по городу или пришедших карателей, а про обычных, тех, кто думает, что это их никогда не коснется.

И чем страшнее оружие, тем они меньше понимают, насколько оно страшное. Потому что они видели по телевизору, как это оружие дырявит землю на полигонах, они управляли им, играя на компьютере. И понять, что оружие создавалось для того, чтобы превращать живых людей в мясо-грунтовый фарш, они уже не могут.

Враг перестал быть персонифицированным. Враг стал явлением. Социальным: понаехавшие, гопники. Идейным: фошысты, империалисты. Расовым: нигры, китайцы. Короче говоря, каким угодно, но не конкретным. Враг лишился глаз, которыми он смотрит на тебя, а стал всего лишь набором символов: знамена, черная форма, выкрики на чужом языке, лычки… Он перестал быть живым.

А вместе с этим пропала и разница между воином и гражданским

Раньше разделение было довольно четкое — есть воины, есть не воины. И называть «не воинов» врагами было не принято. Да, их точно так же могли убить в назидание врагу, но это не было уничтожение врага.

А что сейчас? Враг — это все, кто стоит за армией. Они все враги, без разбора. А значит, и уничтожать их надо всех скопом. Благо, опять же, это не те времена, когда уничтожение гражданского населения опять же происходило персонально. Как минимум — надо было самому рубануть мечом по каждому. Сейчас для этого достаточно просто отработать по городу парой систем залпового огня.

Враг… Он стал совершенно неперсонифицированным, он лишился лица, личности. В конце концов, ну что такого страшного, если после бомбардировки какого-нибудь городка из какого-нибудь Фейсбука исчезнет пара тысяч аккаунтов. Разве это страшно звучит? Да нет. А кто реально поймет, что это были живые люди? Если только те, кто к этим исчезнувшим имеет хоть какое-то отношение.

Хорошо это или плохо?

Это эволюция, это развитие человека. Это нормально и естественно. Лично я этому радоваться не могу, но и убиваться и кричать «куда мир катится?!» не буду. Это свершившийся факт, с которым уже ничего не поделаешь.

2 комментария к “О «замыливании» сознания. Как враг стал картонной мишенью”

  1. Это еще Толстой подметил в «Войне и мире» когда описывал состояние артиллериста Тушина. Отстраненность и замена реальной картины фантастической.

    Том первый, часть вторая, глава XX:

    Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности, Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось все веселее и веселее.
    Из-за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из-за свиста и ударов снарядов неприятеля, из-за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из-за вида крови людей и лошадей, из-за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), — из-за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
    «Ну-ка, наша Матвевна», — говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий.
    Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.

    Ответить
  2. О! Прям в точку!
    Когда читал эту статью про сражения тех времён, как раз думаю о книге «Война и Мир», мол что-то там такое было…
    Спасибо за цитату!

    Ответить

Оставьте комментарий