Роман-боевик «Партизан. Защитник Государства» // Кирилл Кащеев

9. Снова база

Дорога не заняла много времени. Место недавнего боя преодолевали на максимальной возможной скорости — опаска всё же была, но всё обошлось. Около семи вечера колонна второй раз затормозила у гаража.

— Здесь Мрамор. Двадцать минут на приём пищи, отправление естественных надобностей и размещение гражданских. Остался крайний рейд, дальше будет проще. Абзац, подготовь подвал для размещения пленного.

— Абзац принял.

Я соскочил на асфальт и осмотрелся. Солнце медленно клонилось к закату, гаражный кооператив за время нашего отсутствия наполнился людьми: у многих в боксах стояли печки, да и вообще хранилось всякое ненужное, в момент апокалипсиса резко ставшее необходимым. Прибытие трёх машин с вооружёнными людьми вызвало логичный настороженный интерес, но подойти никто не решался. Ладно, пока не до разговоров. Я подхватил из багажника «Калины» отцовскую сумку и вошёл в гараж.

В небольшом, в общем–то, помещении стало уже слегка тесновато: на двадцати четырёх квадратных метрах должны были разместиться двенадцать гражданских, включая четырёх детей (одного грудного), собака, десяток партизан и одна вольноопределяющаяся. И это с условием того, что впереди — ещё три адреса с гражданскими. Народ использовал под сиденья всё: надувной диван, верстак, ещё не разломанные на дрова поддоны. Была у нас мысль сколотить какие–никакие нары, но это пятьсот раз откладывалось на «потом», в итоге — имеем то, что имеем.

В углу, рядом с печкой, тарахтел генератор, пуская выхлоп в печную трубу, горел свет, ожидающие женщины и дети сидели за столом и явно вели довольно бурную беседу. Наше прибытие вызвало фурор: все бросились обнимать своих мужчин, хотя нас не было всего несколько часов. Даже Софья встала и подошла ко мне, однако ласки я не дождался. Никто на моей шее не повис, и даже в щёку не поцеловал. Я смотрел девушке в глаза и пытался понять, что же у неё в голове, и что она искала в моих глазах? Пауза слегка затянулась, и я решил попробовать сыграть первым, сделал то, что работало со всеми девушками — улыбнулся.

— Привет, моя хорошая. Соскучилась? — голос я постарался сделать максимально расслабленным, но сердце крутила обида. Я твою жопу из–под пресса вытащил и вытаскиваю сейчас, а за это даже обнимашек не удостоен? Это что за пиздец такой?

— Привет, Халик. Ну что, вы вернулись? — голос был совершенно деловитым.

— Да вернулись. Но ненадолго, сейчас снова уедем, достаточно надолго. Надо забрать родных ещё трёх наших друзей, которые живут на самых окраинах Города. Потом повезём вас по назначению.

— Понятно, — Софья даже не пыталась скрыть своего разочарования и отвернулась. Её такта хватило лишь на то, чтобы сказать это только мне, в полголоса.

Я стоял в ступоре, будто оплёванный. Бля…. Сердце в груди стучало как сумасшедшее, голова кружилась. Это ж как так–то?.. Я непроизвольно обернулся: Витьку благоверная усадила вместо себя за стол, сунула в руки кружку с горячим чаем и пару бутербродов: здоровенный поднос с ними стоял на столе — женщины позаботились. И всё это — с грудничком на руках. Жена Ильи поступила мудрее — взрослая женщина всё–таки — она взяла со стола сам поднос и вышла с ним навстречу вошедшим:

— Налетайте! Мы пока вас ждали, решили, что перед третьим рейдом у вас времени будет немного, и сделали всё заранее.

Оглядываюсь, пересекаюсь взглядами с отцом и Лясей и понимаю, что они видели эту сцену и всё они поняли. Даром, что отец про Софью слышал только однажды, и ни разу не видел, а Ляйсан вообще меня сегодня первый раз увидела. В расстройстве я взял хлебец (хлеб долго храниться не может, поэтому в запасе продуктов на базе были только хлебцы) со свиной тушёнкой и пошёл в угол — к яме. Обычно в гаражах копаются длинные смотровые ямы вдоль, по центру гаража, но в этом гараже первый хозяин выкопал небольшой погребок, судя по остаткам гнилых досок — для хранения картошки или чего–то такого. Из–за близости грунтовых вод яму постоянно затапливало — влага проникала сквозь бетон и осенью или весной за несколько дней могло набраться сантиметров десять, а то и все пятнадцать. Нам даже пришлось купить погружной насос для периодической откачки. Убрав с люка поддон, я поднял крышку. Заглянул, подсветив фонариком: на полу была лужа, но это была именно лужа, совсем небольшая. Годится. Взглядом поднял Витю из–за стола и пошёл к выходу.

Удивительно, но диверсант всё ещё не очухался: видимо где–то в промежутке между попыткой побега и приездом сюда, у него кончился запал. Всё, сломался Рэмбо, понял, что Америка больше не с ним. Он пришёл в сознание, но был вял и заторможен, лежал спокойно, и не сопротивлялся, когда мы вытаскивали его из багажника, и даже когда волочили в гараж без штанов. Смотри ка… Может даже пытать не придётся, сам всё расскажет. Безвольное туловище мы аккуратно, ногами вниз, сбросили в яму. Всё, дела закончены, до отъезда ещё минут десять. Можно немножко поныть и порефлексировать.

Подхватив с подноса второй бутерброд, в расстройстве я вышел из шумного гаража, вдохнул пыльного воздуха и присел на кирпич, валяющийся в нескольких метрах от ворот. Положил на колени карабин, снял каску и задумался. Но не успел я погрузиться в невесёлые пиздострадальческие думы, как сзади тихо скрипнула дверь. Оборачиваться не хотелось — сзади все свои, мало ли кто до ветру пошёл… несколько лёгких шагов по асфальту — женщина… звук приближается — идёт в мою сторону… Похоже, Софья поняла, что что–то сделала не так. На жёсткий нейлон разгрузки ложится ласковая ручка. Всё ещё не хочется оборачиваться, хоть лёд на сердце и плавится. Накрываю ладонью в перчатке нежные пальчики, прижимаюсь щекой к бархатистой коже. Женская рука осторожно высвобождается из–под моей и запускается в мои волосы. Блин, Сонька никогда в жизни не позволяла себе таких проявлений ласки! За одно это я ей всё на свете прощу! Пальцы проходят по моей голове от затылка ко лбу, потом обратно — на краткий миг в поле зрения попадает ноготь — короткий, аккуратный, ухоженный, без капли лака. Стоп! Что?! У Сони длинные пальцы пианистки, и хоть профессия не позволяет иметь длинные ногти, они всегда покрыты затейливым рисунком в дорогом салоне. Оборачиваюсь всем телом. За моей спиной стоит Ляйсан. Левая рука, которой она меня только что ласкала, отдёрнута, в правой — кружка с чаем, из прозрачного стекла, на лице — лёгкая растерянность и смущение. Видимо я слишком резко обернулся и напугал её.

— Я тебе тут чаю принесла — бутерброд запить, а то, что ты в сухомятку будешь…

— Да у меня гидратор… — хосспади, что я несу? Что я за мудак? Какой, на хрен, гидратор?! Обрываюсь на полуслове, выдыхаю и исправляюсь:

— Спасибо, Лясь, — принимаю из её рук кружку, отпиваю. Чай очень горячий, и приторно сладкий. — Посидишь со мной минутку?

Я лихорадочно пытаюсь сообразить, куда её можно посадить — кирпич, предположим, второй есть — ими сосед створки ворот подпирает в открытом состоянии, но это я на кирпиче могу спокойно сидеть, девушке такое предлагать как–то не хочется. Подстелить бы что… не разгрузку же…

— Подожди секунду, — я передаю чай с бутербродом Лясе и захожу в гараж: под верстаком валяется обломок доски от поддона — как он туда попал, если честно, я не в курсе, ну да хрен с ним. Беру доску, со стенки снимаю замызганную рубашку–поло — она тут висит в качестве рабочей одежды. Пойдёт.

Выхожу, доска ложится на два кирпича, футболка выворачивается наизнанку и стелется на доску. Девушка смотрит за изготовлением эрзац–лавочки с каким–то странным умилением. Как будто мне пять лет, и я вручаю ей собственноручно сделанную в детском саду аппликацию к восьмому марта. Ни слова не говоря, садится, я падаю рядом. Доска коротенькая, и мы оказываемся почти вплотную. Снимаю перчатки, засовывая их под жилет, забираю свой чай, откусываю бутерброд. С полминуты мы просто сидим молча — парень в зелёном и девушка в синем, и как–то даже неловкости нет. Хорошо… Наконец тишина обрывается:

— Кто она тебе? — в принципе я ждал этого вопроса. Точнее не конкретно его, а реакции на сцену, невольной свидетельницей которой выступила Ляся. Это могло быть и демонстративное игнорирование, и сцена ревности на виду у всех. Хотя и то, и другое вряд ли — Ляйсан явно не истеричка, как Рыжая Сука, и не гордая княжна, как Софья.

— Чёрт его знает — мне неловко, я смотрю вперёд, так, чтобы не встречаться взглядом. — Староста моей группы в универе. Девушка, в которую я влюблён уже года два. И целовались за это время мы тоже дважды. У неё вроде бы есть парень, но это не точно. Ребята в институте в её сторону даже смотреть побаиваются, потому что я всегда рядом с ней, как верный пёс. Она сама не знает, чего хочет, и даже не желает задумываться об этом, о том, кто я для неё. А я тоскую. Трахаю всё, что движется. Что не движется — двигаю и трахаю. Трахаю и тоскую.

— Значит, мне тоже была уготована такая участь? Быть оттраханой и выброшенной, так как я не способна заглушить твою тоску? — это не истерика, и даже не вызов. Это интерес, до предела спокойный. И это не было ледяное спокойствие кипящей женщины, это действительно расслабленное спокойствие, на грани безразличия, как будто мы обсуждаем погоду на Марсе.

— Нет, Лясь. Люди — не вещи. Я их не выбрасываю, почти ко всем женщинам, которые были со мной, я отношусь с теплом и благодарностью, и всегда приду на помощь, если такая понадобится. Но ты — вообще особый случай, — я поворачиваю голову — если сейчас я не посмотрю ей в глаза, то словам моим цена — грош.

— Нда? И чего же во мне такого особенного, товарищ партизан? — ехидная ирония мудрой, зрелой женщины, которая точно знает о своей уникальности и цену ей. У ровесниц я такого не видел, только у своей первой любви — но той было уже за тридцать!

— Видишь ли, Лясь… Ты можешь думать всё что угодно, что я лживый бабник, что я тебе сейчас вешаю лапшу на уши ради того, чтобы переспать. Да, я бабник, по меткому выражению одной дамы — я указал большим пальцем за спину — Грязный Шлюх. Но я не вру женщинам. Не имею такой привычки. Максимум — могу умолчать о чём–то. И на прямой вопрос всегда честно говорю, что мне от неё надо, даже если это просто трах на одну ночь. Даже если это разовый перепихон на полчаса в подъезде. А вот сейчас я не знаю, что тебе сказать. Поначалу да — я увидел в тебе офигенную тёлку, с которой можно будет не просто скоротать ночь, но проводить их на регулярной основе, доводя до изумления раз за разом. Но после твоего поцелуя…

Два саркастических хлопка в ладоши от фельдшера:

— Герда растопила ледяное сердце Кая, — ну да, тут лучше было сказать про выволочку с аминазином — я переборщил малость. Похрен, улыбаемся и машем.

— Вообще–то в детстве «Снежная королева» была моим любимым мультиком, даже собак так назвали — Герду ты видела, а старика Кая я зимой похоронил. Веришь или нет — первый раз расплакался лет с семи… Так вот… — тут я замялся. А, гори оно огнём! — в общем, в этот момент я понял, что у тебя светятся глаза…

К иронии прибавилось удивление.

— Ты знаешь, что такое синестезия?

Девушка–медик задумалась, припоминая пройденное в колледже. Потом сдалась:

— Нет, не помню.

— Синестезия — это иллюзия восприятия, нейрологический феномен, при котором раздражение в одной части мозга ведёт к непроизвольному отклику в другой. Обычно речь идёт о появлении окраски у цифр, запаха у нот или вкуса у дней недели. А я вот у некоторых девушек вижу свет в глазах, это проявляется только когда я вызываю в памяти образ, полученный вблизи. В моей жизни такое было с тремя девушками, и трижды я годами страдал от несчастной любви… первый раз — в третьем классе.

И так большие карие глаза расширились ещё сильнее, а я, если бы курил, то непременно зажёг бы сигарету. Отворачиваюсь, смотрю вперёд. Удерживать взгляд на её лице уже почти физически тяжело.

— И что это, в таком случае значит?

— Не знаю — я пожал плечами. — Возможно то, что, если меня не убьют сегодня и в несколько ближайших дней, я пойму, что люблю тебя больше жизни… А дальше посмотрим. Но есть один нюанс…

— Дай угадаю: третья девушка со светодиодами в глазах, только что посмотрела на тебя как на микроволновку, которая медленно разогревает бутерброд?

— Типа того.

— Не парься, Юр. Ничего. Не влюбишься ты в меня. Будешь со своей Софьей, долго и счастливо. Сейчас она прочувствует ситуацию, ты станешь помесью супермена с бетменом в её глазах, и она отдастся тебе на плащ–палатке прямо посреди этого гаража, — Ляся резко поднимается с доски, разворачивается и пытается уйти, я едва успеваю схватить её за руку.

— Погоди!

— Чего тебе ещё? — на её лице какая–то странная гамма эмоций. И обида, и сожаление, неприязни нет — и на том спасибо.

— Почему ты так решила? И где в этом всём ты?

— А меня в этом нет. Мы никогда не будем вместе, Юр, — она пытается сохранить спокойное выражение лица, но удаётся так себе. В глазах не боль, но грусть какая–то, очень неприятная.

О как! Это уже прямой вызов.

— Так, стоять, Зорька! Давай с этого момента поподробнее.

Ляся высвобождает руку и вновь поворачивается ко мне. Наши лица в двадцати сантиметрах друг от друга, в её зрачках я вижу своё отражение.

— Юр, ты сегодня спас мне жизнь, ты умный искренний парень, ты…

Я обрываю её на полуслове:

— Как говорил Нэд Старк, всё что до слова «но» — лошадиное дерьмо.

Девушка мнётся с продолжением, ведь я лишил её паузы на придумывание отмазки, да ещё и сбил с толку цитатой, спровоцировав ассоциативный ряд в другую сторону. Наконец она пробегает мою фигуру сверху вниз и выпаливает первое что приходит в голову:

— Извини, Юр, но я толстых не воспринимаю как мужчин.

Тут я заржал, громко, навзрыд. Её заявление столь смешно и нелепо, что ни один здравомыслящий человек его не воспринял всерьёз, даже будь я и в правду комплекцией в бегемота. Но, блин, надо же на это ответить! Так что я, не в силах унять смех, расстёгиваю кнопки на разгрузке. УМБТС летит в пыль, дёргая меня проводами гарнитуры. Но мне плевать, выдёргиваю штекер из разъёма, сбрасываю куртку маскировочного костюма и остаюсь в одном бронике, поверх футболки, сырой от пота. Да, в нём создаётся впечатление что у меня пузо свешивается за ремень. Костюм объёмный и прекрасно застёгивается на бронежилете, скрывая его наличие. Слегка отсмеявшись, я начинаю слегка пританцовывать на месте, кружась и расстёгивая липучки броника, а-ля стриптиз. Наконец и он, с глухим стуком падает на растрескавшийся асфальт. Ух! Как легко то стало! На моём торсе лишь насквозь сырая облегающая футболка из эластана, достаточно красиво (надеюсь) обозначившая рельеф на груди и намёк на кубики пресса. Я не качок, но после расставания с Рыжей Сукой у меня началось «бегство в тело», и за несколько месяцев я согнал с брюха борщи, пироги и прочие вкусности, которыми она меня кормила. Всё так же продолжая улыбаться, я мягкой, танцующей походкой, на носках берцев подхожу к татарочке.

— Это фиаско, сударыня. Или этот живот — пользуясь некоторой ошарашенностью, я беру её ладонь, и кладу себе под майку — всё же слишком жирный для Вас?

Опомнилась, отдёрнула руку, посерьёзнела.

— Нет, но это ничего не меняет. Отвали!

Ляйсан раздражена и быстро убегает, а я смеюсь и провожаю её взглядом. Ещё одно очко в мою пользу! Хотя странность её поведения заставляет задуматься. Флиртовала–флиртовала, а потом такой резкий отворот. Почему? Неужели из–за Софки? Или от моей честности про Грязного Шлюха, ГШ, как сокращает Соня на людях? Или из–за чего–то ещё, быть может, мне вообще неизвестного? Блин, загадка. Ладно… Будет ещё время поразмыслить. Возвращаюсь к разбросанной по дороге экипировке. После лёгкости танца, натягивать на себя все эти хреновы килограммы, да ещё и поверх сырой футболки — тяжело, лениво и неприятно. Но что поделаешь?..

Одевшись, и подключив обратно рацию, я вылил на траву чай (он остыл, и с таким количеством сахара пить его стало невозможно) и зашёл в гараж. Все как будто бы ждали только меня. Мрамор поднялся из–за стола.

— Итак, группа внимание! Приказ: Заяц, Леди, и Ландыш с женой остаются на базе. Старший — Ландыш. Ваша задача — охрана объекта, внимание по возможности не привлекать, оружие без нужды не демонстрировать. В идеале нужно, чтобы создавалось впечатление, будто тут никого нет, но это в идеале. Так что без фанатизма. Кроме того, вам надлежит обслужить трофейное оружие и имущество, учесть имеющийся боекомплект. При этом нельзя допустить заострения внимания нежелательных элементов на происходящем в кооперативе, так что пристрелку оружия пока не проводить. В случае проблем — действуйте по обстоятельствам. — Илья говорил громко, размеренно и чётко, как будто диктовал приказ машинистке. — Попробуйте помучить трофейную рацию — поставьте антенну и попробуйте послушать а) инсургентов–бомбистов и б) возможность выхода с нами на связь на аварийной частоте. Все гражданские остаются вам в помощь, привлекайте по необходимости. При этом следует учесть, что Софья — такой же недоврач, как и Юра. Пленного не трогать, вниз не лазить, еду и воду не давать, ни при каких условиях. И придумайте, куда деть «Калину», а то мы сейчас уедем, а она останется проезд загораживать. Это неправильно. Остальные, включая вольноопределяющуюся фельдшера, отправляются далее по маршруту, согласно первоначального плана. Её место — на заднем сидении второй машины. Вопросы есть? Вопросов нет. По машинам!

Я махнул рукой отцу, потрепал по холке Герду, попытался поймать взгляд Сони, но не преуспел. Она смотрела куда–то в сторону, и явно не желала обнять меня на дорожку. Да пошла она! Сука… с горечью и обидой я пошёл грузиться в бронетаблетку. Почему–то только сейчас обратил внимание на повреждения, которые понёс автомобиль от недавнего боя. Их, собственно было немного: по здоровенной рваной дыре в каждой передней двери, там где бойницы, и пять попаданий в перед машины: две прилетело в лобовой триплекс, слегка покоцав внешний вид, пара пуль колупнула краску на бронежалюзи радиатора, и одна — отрикошетила от бронепанели над левой фарой, оставив на тонкой жести кузова две пробоины в нескольких сантиметрах друг от друга: круглое, вмятое входное и овальное вспученное выходное. Если не сильно вглядываться — спереди и незаметно даже.