Роман-боевик «Партизан. Защитник Государства» // Кирилл Кащеев

20. Снайпер

Фух… Я посмотрел на часы: было уже почти десять часов утра. С момента конфликта прошло уже около трёх часов. Всё спокойно. Почему так? Мы вступили в конфликт с мелкой группой бандитов из района компактного проживания диаспоры, причём одного убили, и ещё двух — пленили. Не может быть так, чтобы эти восемь человек были сами по себе. Вероятнее всего они уже заслали разведчика, он посмотрел, что малыми силами соваться не стоит, и они сейчас или кубатурят что делать, или копят силы, или уже готовятся к нападению. Нет, конечно, может быть они зассали и кнокают, а нам больше ничего не грозит, но… как–то маловероятно.

— Командир!

Я обернулся. Вопрос задавал давешний медик, он сидел на кирпичах возле наших ворот, с самым невозмутимым видом. Больше двух часов уже сидел, ждал пока я освобожусь. Терпеливый парень, выдержанный. Когда я обернулся, он встал. Спокойно, неторопливо, без вальяжности, но и без резкости. Я сделал шаг в его сторону, проклиная цейтнот. Медицина же в наших условиях — первым делом. Но и ополчение — первым делом. И военное строительство. Всё у нас первым делом, а времени нет и понимания какие кадры есть. Да ещё и со снабжением — полный швах.

— Так. Твоя задача — быть в готовности. Подойди к Бамбуку, это тот который внутренними делами занимается, скажи, я приказал срочно выделить тебе пустой бокс под медпункт. Подумай, что из оборудования и медикаментов тебе надо, составь список, с этим списком отправь вестового, пусть ищут что есть. Основной упор на травмы и ранения, в том числе огнестрельные. Ну и обострение разной хроники, плюс пищевые расстройства. Ты врач, я так понимаю?

— Никак нет, товарищ командир, — он мотнул головой, глядя на меня тяжёлым взглядом, — На врача сейчас я только учусь. В колледже отучился на фельдшера, потом в армию ушёл. Вернулся осенью, на первый курс поступил.

— Мда, везёт мне сегодня на фельдшеров… а где служил?

— Президентский полк, город–герой Москва.

Я разочарованно махнул рукой.

— А… Ясно всё с тобой. Танцы с эскаэсом и шагистика…

Медик ухмыльнулся и покачав отрицательно головой произнёс:

— Неа. Я служил не в роте почётного караула. С карабинами танцуют всего две роты, ещё эскадрон на лошадках катается. А остальная часть полка — это, вообще–то говоря, гарнизон Кремля, нормальная воинская часть, подчинённая Федеральной Службе Охраны. С полигонов весь год не вылазили. Воинское звание — рядовой, военно–учётная специальность — старший стрелок. В основном стрелял из АК‑74М, но учили и гранатомёту, и снайперской винтовке, правда в основном — вторым номером. Готовили всерьёз, по–взрослому. Тем более что многие потом контракты подписали, некоторые даже в Саратов за длинным рублём поехали.

— В Саратов? — я догадался, что это какой–то сленг, но с ходу не понял, о чём речь.

— САР. Сирийская Арабская Республика, — пояснил он — после дембеля я домой подался, но по специальности толком не работал, кстати — после колледжа сразу повестка пришла, а как пришёл больше таксовал — график проще.

Я почесал в затылке.

— Блин… что ж делать–то с тобой? Нам нужны медики… Лясь, где у нас гинеколог?

Девушка оторвалась от тетради и посмотрела в какую–то бумажку:

— Восемьдесят три.

— Вот что дружище, как тебя зовут, кстати?

— Макс. В армии Сантиком звали. Бурцев фамилия моя.

— Так вот, Максим, сейчас находишь восемьдесят третий бокс, и всё что я тебе поручил — перепоручаешь ей, а сам — в помощь. Понадобишься как военный — вызову. А пока — сделай так, чтобы в лагере появился медпункт.

— Есть. Разрешите идти? — парень первый раз за время нашего разговора вытянулся по стойке «смирно». Но тоже — с уважением, но без подобострастия.

— Разрешаю бегом.

И он побежал, спокойно, экономно, но не формально. Я посмотрел ему вслед, и довольно хмыкнул. Нормальный мужик. Конкретный, серьёзный. Пожалуй, даже посерьёзнее меня. Не знаю уж что там за баба будет им рулить, но этот воин всё организует нормально, а главное — быстро.

— Абзац — Бамбуку. Машина убыла. Приём.

Я повернул голову к выезду из кооператива: из ворот как раз выезжал серебристый внедорожник.

— Принято. Конец связи.

Я снова сжал и разжал кисть, тихо матерясь. Сейчас надо дойти до каждого из стихийно получившихся замов и посмотреть, что происходит на местах, ебалом поторговать.

В бокс, выделенный отряду самообороны, я зашёл вслед за Сидором: он заводил смену караула, снятую с патруля. Увидев меня, он скомандовал:

— Взвод! В две шеренги передо мной становись!

— Становись, становись, становись — эхом ответили мужики, занимая места в строю.

Впрочем, по тому, как они двигались я уже понял: это не мужики. Разница была не просто заметна, а очевидна. Точно так же, как и в тот момент, когда я из стада баранов сделал толпу мужиков, Сидор сделал из толпы мужиков — взвод солдат. Двадцать человек от двадцати до шестидесяти лет, с разномастным и разнокалиберным оружием вытянулись перед нами так, как правильно воспитанные дедушками черпаки перед взводным.

— Равняйсь! Смирно! — Влад взял под козырёк каски и развернулся ко мне — Товарищ командир, третий взвод второй роты ополчения Города построен! Докладывает командир взвода партизан Дубровиков!

Третий взвод второй роты… это он хорошо придумал, я бы даже о таком и не догадался. Номер подразделения создаёт иллюзию того, что этот взвод — далеко не единственное вооружённое формирование в округе, а есть ещё. Причём, вполне возможно — и у самих ополченцев в том числе.

— Здравствуйте товарищи! — играть так играть. Как человеку, в сущности, штатскому, хоть и любящему поиграть в солдатиков, подобные ритуалы не были для меня естественными. Но благодаря верхоглядным знаниям я хоть сходу впросак не попаду.

— Здравия желаю, товарищ командир! — бойцы ответили хоть и не очень стройно, но весьма бодро, усиленные эхом гаража.

— Вольно, — это я Владу.

— Вольно — продублировал он взводу. Армейская вертикаль командования как она есть.

— Чем занимаетесь тут?

— Шесть человек в рейдах, четыре в патруле, трое без оружия, но с рациями — наблюдатели на крышах, ещё трое — их смена. Вон там в углу — он кивнул в сторону — занимаются учётом боекомплекта и крутят новые патроны. У одного из бойцов с собой были расходники и оборудование, правда только под двенадцатый калибр. Остальных учу в первую очередь связи, во вторую — стрелковой тактике.

— Молитву выучили? — я ухмыльнулся.

— С этого начали — Трубач тоже растёкся в улыбке.

Я собственно и не сомневался. Каждая тренировка с оружием начинается и заканчивается хоровой молитвой. Только так, и никак иначе. Внимательно оглядев строй, я зацепился взглядом за невысокого лысеющего мужичка слегка за сорок, в очках с дорогой оправой, крайне интеллигентного вида. Собственно, я обратил внимание на него ещё на улице — он был один из тех, кого Влад привёл со смены караула. Меня, правда заинтересовала не его внешность, а оружие. На его плече стволами вниз висела двустволка–горизонталка с открытыми курками. С виду — очень старая, старше владельца, можно сказать антикварная. Но помимо возраста это оружие говорило ещё и о своей цене: несмотря на отсутствие инкрустаций или обширных гравюр, ружьё явно относилось к классу «высокого разбора», то есть премиум–уровня. Это не Мерседес С-класса и даже не Бентли Continental, это скорее Роллс–Ройс Phantom или АуРус Сенат, если проводить аналогию с автомобилем.

— Выйти из строя, представиться, — я встретился с ним взглядом.

Чёткий шаг вперёд.

— Ополченец Казанцев, Андрей Николаевич, товарищ командир.

— Ополченец Казанцев, приступить к молитве! — каждый раз, когда я подаю эту команду на тренировке, у меня сразу всплывает в голове аналогичная сцена из гениального фильма Стенли Кубрика – FMJ – Full Metal Jaket. Дословно — цельнометаллическая оболочка. По сути — англоязычная маркировка тех пуль, которые у нас называются ПС — простой сердечник, оболочечная пуля. В правильном переводе Гоблина, конечно же, ведь дубляж лишает эту кинокартину половины смысла. Не все в курсе, что именно этот фильм Кубрика нелепо пытался адаптировать для русского зрителя мудаковатый режиссёр Бондарчук–младший, снимая свой говнофильм «Девятая рота». Он передрал «Цельнометаллическую оболочку» с первой до последней сцены, тупо заменив Вьетнам на Афган, а США на СССР. Смешал кислое с длинным, тёплое — с мягким, и в итоге получил клеветническое антисоветское и антирусское говно, которое все уже давно и подробно разобрали, обосрали и забыли, вспоминая лишь как пример того, как НЕ НАДО снимать кино. Мерзотный фильм. А «цельнометаллическая оболочка» — отличный. Впрочем, стрелковых молитв в мире много разных, и у нас в ходу другая, моего личного сочинения.

Казанцев взял свою горизонталку в положение «на караул» и зачитал:

— Я — хочу жить, а значит — любое оружие всегда считаю заряженным. Следовательно я направляю срез ствола только туда, куда собираюсь стрелять, либо в безопасную сторону. Я отвечаю за каждый свой выстрел, а потому перед каждым из них я всегда проверю, что находится перед мишенью, и что за ней. Я хочу жить и отвечаю за каждый свой выстрел, а значит я никогда не коснусь пальцем спускового крючка прежде, чем буду готов к выстрелу. Ополченец Казанцев молитву окончил.

Вид у бойца был кисловатый, словно его заставляют в пятисотый раз за день повторять, что дважды два — четыре. Оно и понятно: передо мной явно стрелок, вернее — Стрелок. Ни разу не любитель. А наша молитва — это в своей сути четыре стрелковых правила, аксиомы практической стрельбы, просто с такой вот мотивировочной взаимосвязью. Приказав читать молитву именно ему, я хотел лишь убедиться в очевидном.

— Красивое у вас ружьё, боец Казанцев.

Дядька довольно улыбнулся: всегда приятно встретить понимающего человека.

— Это МЦ‑9, тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года выпуска. ЦКИБ. Ручная работа. Настрел менее тысячи.

— Хорошая вещь, стоит, наверное, как неплохая машина.

Снова довольная улыбка, с тенью смущения.

— Ну у каждого своё понимание понятия «неплохая машина». Это ружьё я урвал всего за четыреста тысяч, несколько лет назад.

Я внутренне присвистнул: всего четыреста тысяч. Я живу на пятнадцать килорублей в месяц. Этого мне хватает на еду, одежду, студенческий проездной, патроны и даже иногда порадовать Софью цветами или небольшим подарком. Правда за квартиру не плачу — только за интернет: мне Саша бесплатно предоставила комнату в пустующей квартире за кое–какую помощь.

У таких людей, как этот Андрей Николаевич, не бывает, чтобы была всего одна единица оружия.

— Повезло. Для ЦКИБовской это не так, чтобы сильно дорого, — про ружьё МЦ‑9 я естественно услышал только что, а о том что факт разработки (или производства) её в Туле, в центральном конструкторско–исследовательском бюро спортивного и охотничьего оружия как–то влияет на цену — догадался исключительно потому, как стрелок об этом упомянул. — Много стволов притащили с собой? Двустволка–то для самообороны ведь не лучший вариант.

— Вариант–то, конечно, не лучший — он развёл руками, будто извиняясь, — но лучше всё равно ничего не было. У меня вот «девятка» для мелкой дичи, «Remington 700» для крупной, и «ORSIS SE T-5000» для целевой стрельбы. Так что, когда уходил из квартиры, взял только ружьё и пару пачек патронов с «утиной» дробью.

Мы переглянулись с Владом. Сложно описать что выражал мой взгляд, но взгляд Сидора выражал явную растерянность и раскаяние. Я повернул голову обратно к снайперу.

— Далеко живёте?

— Да нет, в паре кварталов отсюда…

Желание обозвать друга мудаком проламывало моё здравомыслие: очень дорогое ружьё от среднебюджетного отличит даже не каждый охотник, а уж снайпера–спортсмена от обычного человека — и подавно. А Влад и на охоте–то никогда не был. Весь его опыт с оружием — это страйкбол в отрочестве, бабахинг в нашем кружке параноиков в юности, и автомат Калашникова в армии, ещё совсем недавно.

— Партизан Дубровиков, вы сейчас, немедленно, берёте двоих наиболее подготовленных бойцов, вооружаете их автоматами, и резко вместе с ними и с товарищем Казанцевым едете к нему домой, забираете всё оружие, боеприпасы и оборудование, а потом — пулей обратно. На всё про всё — двадцать минут. Командование взводом на это время беру на себя. Исполнять!

— Есть! — он взял под козырёк, развернулся к строю, несколько секунд подумал и распорядился:

— Казанцев, Кусакин, Исаков — за мной, бегом марш!

От строя отделились двое молодых парней одетые в стиле «милитари», и прогрохотали берцами в след за Сидором. Видимо тоже с армии только вернулись. Снайпер побежал за ними, хоть и не так резво: он если и служил, то это было так давно, что почти неправда.

Вообще распылять ответственные кадры на вспомогательные задачи — идея дерьмовая, конечно же. А делать это, снимая командующего единственного подразделения и не приняв у него личный состав — вообще верх идиотии. Но снайпер–целевик с винтовкой матчевого класса является силой, которая способна принципиально перевернуть ситуацию на поле боя. Надо только найти ему подходящую позицию и дать ему более или менее грамотного второго номера… А второй номер у нас есть, из супермегаэлитного Президентского полка ФСО.

С улицы донёсся визг покрышек стартующей машины. Резво они укатили! А на мне осталось двадцать вооружённых человек, которых я не знаю, чему их обучал Влад — не в курсе и даже в какую оргструктуру они построены — неизвестно. Тааак… и чего мне с ними делать, блин? Да и времени особенно нет, чтобы обучить их чему–то. Влад вернётся быстро, продолжит сам, что начал.

— Бамбук — Абзацу. Буку отправь в бокс Сидора. Приём.

— Отправляю. Конец связи.

Я развернулся к строю и задал вопрос:

— Среди вас есть кто–то, кто уже стрелял в людей? Не на полигоне для страйкбола, не на охоте в зверюшку, а именно в человека, с целью убить? У кого есть опыт — шаг вперёд.

Мужики несколько недоумённо переглянулись, и остались стоять. Фигово… Ну, значит буду делиться своим опытом, хуле…

— Так, товарищи ополченцы. Поскольку времени у нас мало, я проведу, так сказать, политзанятие. Мы сейчас поговорим с вами о том, кто мы такие есть, и что здесь делаем, — в открытую дверь проскользнул с улицы мальчишка и вручил мне ноутбук. Я кивнул ему и взял аппарат подмышку:

— Разойдитесь и рассядьтесь, так будет удобнее всем: в ногах правды нет. В жопе она конечно же тоже отсутствует, но сидя воспринимать информацию всё же удобнее.

Я дождался, пока все снизят профиль и продолжил:

— Вроде бы ответ простой и очевидный: мы — гражданские люди, прячемся от террористов сами, прячем от них же своих жён и детей, ну и готовимся защищать их от поползновений со стороны любого врага. Конкретно те люди, которые собрались в этом гараже, в большинстве своём даже принесли оружие. Но вот именно тут у большинства людей начинаются проблемы. Вернее, на следующем шаге, когда нужно будет уже стрелять. Стрелять в живых людей. Которые, вполне возможно, на тот момент вам лично ничего не сделали, но ведут себя враждебно. И вот тут собака и зарыта. Когда стрелять? Как уловить момент, когда время для слов закончилось и пора говорить оружию? Ситуация меняется быстро, но плавно, редко давая чёткую точку невозврата. Эта проблема называется процессом принятия решения на выстрел. Ну и второй вопрос: как выстрелить в человека? Мы — мужчины, мы, в отличие от женщин, в случае конфронтации, стараемся не убить противника, а лишь подавить. Доказать ему что он слабже, тупее или пьянее, заставить его признать поражение, но не убить. Именно поэтому на роль вышкарей в колонии предпочитают набирать женщин. Мужик в случае побега начнёт орать зеку: стой, назад, вернись, поднимать тревогу, стрелять в воздух. А баба просто деловитым движением дошлёт патрон и всадит в побегушника три пули. Без переживаний и криков. А сирену включит после. Это называется страх убийства. Сейчас постараюсь осветить оба вопроса.

Я оглядел сидящих на бетоне людей. Все слушали внимательно, даром что две трети из них были старше меня на десять–пятнадцать лет, а некоторые вообще годились в отцы.

— С первым всё более или менее просто: на мой взгляд следует руководствоваться законодательством Российской Федерации, в случае если бы были сотрудниками полиции или другого правоохранительного органа. Ведь именно эту функцию мы сейчас выполняем, в связи с физической ликвидацией террористами представителей власти. То есть первый случай, когда каждый из нас должен выстрелить — по команде вышестоящего командира. Будь это командир отделения, взвода или кто–то из партизан. За выстрел, произведённый по приказу, вы ответственности не несёте. Вся ответственность на том, кто отдал приказ. Второй вариант — в случае необходимости пресечения посягательства на жизнь и здоровье граждан России. То есть если вы видите, что банда гопников забивает бейсбольными битами прохожего и готовится насиловать его дочь — стреляйте без раздумий. Можно сделать предупредительный выстрел, конечно, но нужно или нет — решайте по ситуации. Если промедление не будет стоить кому–то жизни, то почему бы не соблюсти формальность? У нас цель не убить всех засланных диверсантов и местных мародёров–грабителей, а защитить людей, в первую очередь — себя. Ну и третий вариант, плавно вытекающий из «защитить себя»: если кто–то пытается завладеть вашим оружием. Причём важно понимать, что именно трактуется как попытка отобрать ствол. Это не обязательно кто–то должен начать бить вас по лицу и вырывать ружьё из рук. Достаточно чтобы человек, на которого вы направили дульный срез, и сказали «стой, стрелять буду», сделал шаг в вашу сторону. Ещё раз, на всякий случай: один шаг вперёд, после команды «стой». Или поднимаемое в вашу сторону оружие, даже если это нож. Никаких предупредительных не нужно: после получения однозначной команды человек нападает. Его нужно убить, иначе он убьёт вас. Это понятно, или есть вопросы?

Оглядываю взглядом аудиторию. У матросов нет вопросов. Отлично.

— Второй вопрос сложнее, так как он не юридический, а философский и нравственный. Тут надо зайти издалека и задать наводящий вопрос: кто–нибудь знает, почему в Город прибыли диверсанты? За что они решили утопить нас в крови?

Поднялась пара рук, я наугад дал слово молодому парню.

— Им заплатили?

— Да, наёмникам заплатили, конечно, не без этого. Но я говорю не про них, а про тех, кто им заплатил. Что мы сделали условному Соросу или другому сверхбогачу из США, которые финансировали этот проект?

Желающих ответить не нашлось. Что ж, я не удивлён. Да и слава богам: спорить и переубеждать времени негусто: надо донести верную точку зрения.

— Хорошо. Я скажу довольно прозаичную фразу: потому что мы — русские. Ведь русский — это не национальность, это наднациональное понятие, так называемый суперэтнос. Русским может быть человек любой нации, вероисповедания и убеждений. Достаточно знать русский язык на сколько, чтобы понимать шутки, основанные на игре слов, высшей ценностью считать справедливость и ассоциировать себя со русским народом. Я — русский, хотя мой отец — таджик, а мать — казашка. Русскими были грузины Джугашвили и Багратион, француз Барклай де Толли, немецкая принцесса София Ангальт–Цербстская, ставшая Великой императрицей Екатериной, датчанин Даль, создавший словарь живого великорусского языка, внук эфиопа Пушкин и бесчисленное множество других людей. Выдающихся и не очень. А вот Горбачёв Михаил Сергеевич — не русский, не смотря на имя и ставропольско–тракторное происхождение. Он — пидарас без роду и племени, предавший и продавший всё и вся, ради возможности сняться в рекламе пиццы «Хат». И не важно кем считаем себя мы сами, по большому счёту. Потому что мы русские в первую очередь не для себя, а для врагов наших с запада. Для них мы — унтерменьши. Не люди, низшая раса, насекомые. А потому нашу землю, наши богатства надо отнять, нас самих убить, женщин изнасиловать, а детей — поработить. Этой точке зрения на западе очень много лет, сколько именно — можно спорить, и лезть в глубину веков, к самому распаду Римской Империи. Факт в том, что Евросоюз много раз ходил к нам за «салом», «млеком» и «яйками». Под разными флагами: английскими, французскими, немецкими… Крайний раз это было почти восемьдесят лет назад. К нам пришёл весь Европейский Союз. В рядах Вермахта в унисон шагали немцы, итальянцы, испанцы, румыны… Французы, кстати тоже, их там было больше, чем во всём сопротивлении. Карателями СС убивали наших стариков, женщин и детей венгры, чехи, братушки–болгары, польские, украинские и прибалтийские нацисты. Против Советского Союза и России работала вся промышленность Европы и население общей численностью в пятьсот миллионов человек. И для них для всех мы все были — русскими. И все они считали, что русские не имеют права жить. Либо молча соглашались с этим мнением. А мой прадедушка–казах, защищавший Москву в дивизии генерала Панфилова, и ваши деды с прадедами — со всех уголков нашей необъятной, встали у них на пути. Тогда европейцы огребли по самое «не балуйся», но мнения не изменили. Мы так и остались для них унтерменьшами. Они, вместе со своими заокеанскими союзниками разрабатывали планы нападения на СССР и истребления населения. Один за другим, и отбрасывали их, понимая, что ответку не унесут. Единственный вариант, который они нашли — долго и кропотливо раскалывать суперэтнос на части. Изнутри. Создавать зоны хаоса. Искать местных дурачков, которые помогут им в этом. Советский Союз развалили не они, он умер от естественных причин: экономических, политических, и морально–нравственных, исчерпав себя. Они этому способствовали, чем могли, но нельзя переоценивать их вклад и снимать ответственность с себя. Она — на всех — на комсомольцах восьмидесятых, которым всё было похуй, в отличие от комсомола тридцатых, которому всё было по плечу, на их родителях, родивших в шестидесятые тепличное поколение, не знавшее бед. Советский Союз распался бы в любом случае. Но был шанс сделать это сделать более или менее мирно, без крови. Что сделали враги? Они подожгли Таджикистан, Карабах, Грузию и Осетию, Приднестровье, Чечню, Фергану и сотни других, более мелких конфликтов. Сейчас они набрались смелости и забрались в самое сердце России — на Урал. Понимая, что здесь нельзя устроить этнический или религиозный взрыв, они устроили протесты и под шумок забабахали диверсию, чтобы посмотреть: а что будет? А как русские отреагируют? А не получился ли таким образом подорвать ещё несколько городов, свергнуть действующую власть и начать гражданскую войну? Вдруг прокатит? А вдруг русские с перепугу будут грабить, убивать и ебать гусей? Наша с вами задача, как русских, как граждан России, как мужчин — ярко и недвусмысленно дать им понять, что нет, нихуя, не прокатит, что максимум, на который может рассчитывать каждый, кто посягнёт на наше Государство и на нашу Власть — лишь два квадратных метра русской земли, полутора метрами ниже уровня грунта.

— Так ты что, за нашу власть, молокосос? За партию жуликов и воров? За этих фашистов?! — реплика с места. Говорил пожилой толстый мужчина около шестидесяти, с впавшими глазами и густой седой бородой. Говорил со злобой и ехидством. Тепличного комсомольца–похуиста с пенсией прокатили, что ли? Что ж… отличный вопрос.

— Я — да. Конечно. А ты — нет? И если нет, то что ты здесь делаешь?

— Я здесь, потому что присягу давал народу! А власть нынешнюю ненавижу!!! — дед развоевался не на шутку, сидя на перевёрнутом ведре, и накручивал себя ещё больше.

— Ты, видимо забыл текст присяги, которую ты давал. Давно это, наверное, было, лет сорок назад? Ты присягал не только народу, но и Советской Родине, и Советскому правительству. Родина давно не советская, а советского правительства уже тридцать лет как нет. Можешь считать себя свободным от неё и идти отсюда на хуй, в спину стрелять не буду. Ты как, пойдёшь?

— Да ты… — дед возмущённо вскочил на ноги, подхватив «вертикалку» за стволы.

— Тогда завали ебало, старый хрыч, и послушай, что я скажу, — прорычал я, мы встретились глазами и старик осёкся, медленно положив оружие. Видимо в них он увидел что–то такое, что его напугало. Правильно увидел. Подними он ружьё в мою сторону — пристрелил бы к чертям собачьим. Я продолжил.

— Сейчас — война. Такая же, и с теми же целями, как и Великая Отечественная. Просто растянутая во времени и пространстве. И сторон здесь, как и тогда — ровно две: или ты за Сталина, или ты за Гитлера. Третьего не дано. Все, кто заявлял о том, что идут освобождать свой народ от большевиков — носили свастику на пряжках ремней. Что власовцы, что бандеровцы, что красновцы, что другая мразь. Так что либо ты за Российскую Федерацию, Кремль и Путина, либо ты за интересы США, Госдепа и Сороса. Третьего варианта нет. И мне плевать, какие у тебя политические убеждения, как и на то, какие убеждения у всех остальных. Они могут быть у каждого свои и диаметрально расходиться с моими — не важно. Важно одно: сохранить сейчас Государство перед лицом внешней угрозы, и позволить уже нашим детям определить, каков будет облик России будущего. Уразумел?

Задыхаясь от негодования, старикан всё же справился с собой и кивнул. Тем лучше для него.

— Путин — первый правитель после смерти Сталина, во время правления которого границы России и влияние в мире раздвигаются, — я сам перевёл дыхание и перевёл внимание на компьютер, который мне принёс посыльный. — А сейчас я вам покажу, что эти люди уже сделали на нашей территории.

Я открыл крышку ноута и включил его. Оставшиеся минут десять ушли на демонстрацию хроники, снятой в ОВД «Сосновый Бор», при экспресс–допросе наркомана Сороки и на транспортной развязке «Вышняя Гора». Видео допроса укронаёмника я демонстрировать не стал: это как раз та категория знаний, которая ведёт ко многим печалям.

Мужиков проняло всех, даже старика–неодиссидента, он вообще чуть не свалился с приступом: дитя, видевшее в жизни плохое только по телевизору и очень давно, плохо переносит вид истерзанных пулями женщин, пусть даже в записи.

Снаружи с пробуксовкой остановилась машина, и в гараж зашли убывшие бойцы, неся оружие закинутым за спину, так как руки занимали здоровенные пластиковые кофры. Снайпер ко всему прочему нёс ещё и рюкзак. Влад подошёл ко мне, и отдал воинское приветствие:

— Товарищ командир, задание выполнено, снайперские игрушки доставлены, происшествий в пути не было.

Я кивнул и с некоторым усилием, через боль, тоже взял правой рукой под козырёк стального шлема.

— Стрелка с пятитысячкой, всем оборудованием и одним автоматом забираю. Оставшиеся калаши вернуть в резерв, а стволы Казанцева употреби в дело, да так, чтобы не угробить, желательно. Вещицы недешёвые и качественные. И да. Нужна рация. С гарнитурой, желательно.

— Есть один «кенвуд» в запасе. Вон, у парней, что патроны крутят — возьми, на столе лежат, — он указал вглубь помещения.

Мы вышли на улицу.

— Андрей Николаевич, меня Юрий зовут. Давай без отчества, и на ты, но с уважением. Добро?

— Хорошо, — протянул мне руку, которую я, скрипнув зубами, пожал.

— Андрей, скажи, ты в людей когда–нибудь стрелял? Проблем с принятием решения на выстрел не будет? — я заглянул ему в глаза.

— Не беспокойся, командир, есть опыт, ещё с Чечни, — успокоил он меня.

Действительно успокоил. Не будет как в Мюнхене в 1972 году, когда спортсменов–стрелков отправили ликвидировать террористов, и те, впервые оказавшись в боевой ситуации, махом растеряли все навыки. Что стоило жизни полицейскому и одиннадцати заложникам из двенадцати.

Поймав пробегавшего мимо с автомобильными аптечками мальчонку, и узнав, где медпункт, мы направились туда.

В гараже, выделенном под санчасть уже стояло несколько импровизированных кушеток, собранных из говна и палок. Максим с каким–то ещё парнем в этот момент заканчивалось сооружение эрзац–операционной за занавеской из тепличной полиэтиленовой плёнки. Под потолком уже висели несколько автомобильных фар, провода от которых тянулись к трём аккумуляторам. Распылить в воздухе антисептик (ага, карболку, как начале двадцатого века, только где её взять…) и можно будет проводить операции под местной анестезией. При помощи пассатижей, сапожной иглы и канцелярского ножа. Впрочем, у нас, в базовом гараже был небольшой набор хирургических инструментов: несколько зажимов, пара хирургических пинцетов, иглодержатель, шовный материал, несколько одноразовых скальпелей.

В углу сидела беспардонно–рыжая барышня чуть младшее тридцати, с острыми чертами лица, с телосложением из разряда «непонятно в чём душа держится». При росте явно за сто семьдесят, веса в ней и пятьдесят кило вряд ли было.

— Ополченец Бурцев, ко мне! — повернул голову к девушке–врачу: — И вы, доктор, подойдите пожалуйста.

Когда они оба приблизились, я обратился к женщине:

— Здравствуйте, я комендант кооператива, меня зовут Юрий. Как зову Вас?

— Анастасия. Можно просто Настя.

— Настя, я вынужден забрать у вас помощника, он нужен сейчас в другом качестве. Вот он — я положил руку на плечо мальчонке, притащившему аптечки, — сейчас отправится в секретариат и там вам подберут ещё одного–двух помощников. Напишите записку с требованиями к кандидату, подпишитесь как «начальник медслужбы», девушки подберут вам кого–нибудь.

— Я поняла. Можно приступать? — она сдержанно кивнула.

— Приступайте.

— Дядька комендант, а что такое секретариат? Он где вообще? — пацан не сразу уловил о чём речь.

— Это там, где сидят две женщины и пишут бумажки за столами. Возле штабного гаража.

Мало́й кивнул:

— Понятно.

Я обернулся к Максиму, протягивая ему автомат:

— Бурцев, ты поступаешь в распоряжение товарища Казанцева, в качестве второго номера снайперской пары. Ваша задача в кратчайшие сроки выбрать и оборудовать позицию для прикрытия кооператива от наката со стороны наиболее вероятного нападения — со стороны стройки и жилого комплекса, заселённого среднеазиатской диаспорой.

— Есть. Разрешите выполнять? — он кивнул.

— Погоди минутку, — я повернул голову к Андрею. — Слушай, я понимаю, что ребячество и времени нет, но… Покажи винтовку, а?

Снайпер снова растянулся в улыбке и опустил кофр на бетонный пол. Щёлкнули замки, и я увидел ЕЁ. Винтовку матчевого класса, производства московской фирмы ОРСИС — ОРужейные СИСтемы, модель SE Т-5000 с установленным оптическим прицелом. Под стволом, на бугристом поролоне, лежали два магазина на десять патронов каждый. Во втором отделении кофра лежали приборы, без которых по–настоящему точный выстрел на большую дистанцию сделать почти невозможно: портативная метеостанция, баллистический калькулятор, непромокаемый блокнот для записи каждого выстрела и герметичный мешочек с тончайшим сухим песком, используемый как упор.

С осторожностью, граничащей с нежностью, я присел на корточки и взял в руки винтовку. Назвать её «болтовкой» даже язык не поворачивался, слово казалось слишком грубым. Плавность и точность линий, совершенность подгонки идеального механизма. Я погладил приклад, ствол, плавно открыл затвор, закрыл, опомнился.

— Впечатляет, — я протянул оружие владельцу, — три–три–восемь, лапуа магнум?

— Да. Восемь и шесть на семьдесят. Ствол шестьсот шестьдесят миллиметров. Точность — половина угловой минуты, — он взял ствол у меня из рук и аккуратно уложил обратно в чехол.

— Всё время забываю сколько это в сантиметрах, — я развёл руками.

— На сотне метров все попадания хрупкая девушка накроет подушечкой мизинчика. Если у стрелка руки не из жопы, конечно же.

— Приборы наблюдения с собой?

— Да, в рюкзаке бинокль, сменный прицел и лазерный дальномер.

— Сколько патронов? — продолжил допытываться я.

— Готовых — двадцать четыре. В рюкзаке расходники и оборудование для того, чтобы снарядить ещё пару сотен. Хватит, в общем. Нам пора выдвигаться, — он уже закрыл кофр и выпрямился.

— Ну давайте, с богом.