Роман-боевик «Партизан. Защитник Государства» // Кирилл Кащеев

ДЕНЬ ВТОРОЙ

17. Отбытие

Пробуждение далось тяжело. Четыре часа беспокойного сна, на паре обрезков неструганых досок от поддонов, с рюкзаком под головой, без каких–то минимальных надежд согреться — вот формула чтобы почувствовать себя стаканом, по которому проехал танк. Единственная поблажка, которая досталась моему организму — это тот самый поджопник, который я перетянул с задницы на поясницу — по крайней мере сберёг почки. Будил меня Заяц. Ну как будил… слегка пнул по ботинку и сказал «подъём!», этого, в принципе, было достаточно. Голова не то, чтобы раскалывалась, но, словно мокрый сапог, как будто была набита мятыми газетами, и соображала крайне туго. Шея немного болела, но в целом было терпимо. Поднимаю руку: немолодые уже, но настоящие и очень массивные «Джи–шоки» показывали семь часов две минуты. И вот тут я понял, что лежу не один и даже чем–то укрытый.

Обернувшись, в свете светодиодного фонаря, выжимающего последние крохи из аккумулятора, я увидел рядом с собой Ляйсан. Она лежала на бронике рядом, а укрыты мы оба были тем же самым пончо и тем же самым спасательным одеялом. Кстати, пробежавшись ещё раз своим внутренним взором по организму, я понял, что на самом деле всё не так уж плохо. Откинув волосы Ляси с её лица, я увидел безмятежный сон самой милой на свете женщины. У большинства девушек есть существенная разница между нормальным видом, и тем, который она принимает, когда спит, или только проснулась. Тут был не тот случай. Может быть дело в практически полном отсутствии косметики? Губы у неё яркие от природы, брови и ресницы чёрные соответственно происхождению, а молодой возраст обеспечивал отсутствие проблем с кожей. Впрочем… в одном ли возрасте дело? Рыжая Сука, когда мы ещё начинали встречаться, была моложе, но тем не менее, очень активно использовала всякую хрень, типа тонального крема и основы под макияж — грунтовки, как я метко подметил, когда впервые услышал про эту штуку.

— Проснись, и пой, Малыш, — я погладил её по волосам. Заспанные глазки открылись.

— Лясь, надо вставать, — она без слов кивнула и сладко потянулась. Надо же, ей, видимо даже удалось немного выспаться.

Я поднялся, ощущая некоторую скованность нацепил разгрузку, которую использовал как одеяло (сто раз «ха–ха–ха»), подтянул ремни, чтобы она не болталась на мне без бронежилета, и вышел из спёртого воздуха гаража на улицу. Ремень «Сайги», так и висел у меня на шее всю ночь. Ведь что такое пистолет? Это оружие, которое нужно чтобы добраться до автомата, КОТОРЫЙ НЕ НАДО БЫЛО НИГДЕ ОСТАВЛЯТЬ. Вот я спал с ремнём карабина на шее — чуть что, а оружие УЖЕ у меня в руках. Гражданских ещё никто не будил, в машинах было тихо. Решительно подойдя к броневику, я уже вознамерился было постучать в стекло, как сзади раздался голос Ильи:

— Зачем? Не буди. Пусть ещё немного поспят.

Оборачиваюсь. Мрамор стоит так, как будто встал час назад, выспавшись до отвала. Как ему это удаётся в сорок, когда я так в двадцать с мелочью не могу?

— Им собираться особенно не надо — покидать манатки в машины и залезть самим. Позавтракают уже на месте, а умыться здесь толком негде. А у нас дел много. Пойдём.

Совет держали в боксе неподалёку: как пояснил Аркадий, этот гараж сдавался в аренду, и ключи от него ему подогнал охранник кооператива, за бутылку жидкой валюты. Бокс был девственно пуст, лишь по центру стоял тот самый складной столик, на котором лежала коробка, на которой, в свою очередь, лежал ноутбук Ильи, со схемой местности. За счёт коробки можно было ей воспользоваться не нагибаясь сильно.

— Ну что, товарищи партизаны. Довожу своё решение. В виду фактической невозможности эвакуации всех в изначально заданные точки, вывозить почти всех гражданских мы будем в город Красный, как логистически ближайший крупный населённый пункт. Катаклизм в Городе скорее всего не затронул спутник, и там должно быть в достаточной мере безопасно. Кроме того, там есть медицинские учреждения, что немаловажно с учётом того, что у нас есть травмированный боец. Все едут одним рейсом. Все, за исключением Аркадия с семейством, Ивана с матерью, Ляйсан, Влада, и Юры с Софьей. Они идут вторым рейсом. Софью везём по назначению, это по дороге, мать Ивана — в Красный, это небольшой крюк, а потом отправляемся в Борисовку — семейство Аркадия тоже попадёт куда планировали, а мы оттуда забираем Мрака. Таким образом, не позже сегодняшнего вечера вторая обязательная часть мобилизационного плана — эвакуация семей личного состава должна быть выполнена. Теперь что касается оружия. С собой берём только гражданское оружие. Нам предстоит отправиться в зону, лежащую за пределом действия чрезвычайных обстоятельств, а какая там обстановка мы не знаем. Так что лишние проблемы с полицией и законом нам не нужны. Теперь вопрос ко всем: кого из эвакуируемых имеет смысл вооружить? Кто сможет не прострелить себе ногу, выстрелить по команде и попасть в мишень размером меньше слона и с расстояния больше двух метров? Давайте по очереди.

— У меня отец срочную служил, стрелять умеет. Могу ему свою «Сайгу» отдать, раз уж остаюсь, — Влад решил высказаться первым.

— Не знаю на счёт своего отца — он, конечно, стрелял на военной кафедре из СКСа, но это было больше тридцати лет назад — задумчиво произнёс я.

— Возьмёт твой карабин. Даже если не попадёт — по крайней мере прижмёт огнём. Саша? Рудослав твой стрелять умеет? Можем его вооружить?

Женщина замялась.

— Стрелять то умеет, а вот принять решение на выстрел… Пацан же…

— Замётано. Возьмёт карабин Влада, а его отец получит двенадцатый калибр Аркаши. Будете в паре с сыном. Приглядишь за ним, чтобы глупостей не натворил. И да, Аркаш, второй дробовик одолжи пока? Жена у меня вооружена, а дочь — нет.

— Да не вопрос. Бери. Только её отдачей не снесёт? Двенадцатый калибр всё же, не слишком жёстко для тринадцатилетней девочки?

— Ничего страшного, — Илья даже отмахнулся. — В тире она только с ним и работает. Даже синяки уже редкость. Все высказались? Хорошо. Получается, у нас десять бойцов на три машины. Нормально. Порядок движения в колонне: головная машина — броневик, впереди Саша с Рудославом, в салоне везём только детей и жену Вити — у неё грудничок. Двери заблокировать и НЕ ОТКРЫВАТЬ без отдельного распоряжения НИ ПОД каким видом! — эти слова капитан Артюх особенно выделил голосом. Замыкает моя «Нива», на заднем сиденье Леди и травмированный Лёшка с женой, должны уместиться. Со мной вторым стрелком поедет Заяц. Оставшиеся едут в «Калине» второй машиной, старший — Аргон. И да, Витёк, подумай и реши, за кем закрепить отца Халика — чтобы ему сказали, что делать и куда стрелять, если что. А так вообще, в случае обстрела — давим тапку в пол! Не дайте остановить колонну! Но если это всё же произойдёт, первая машина ведёт огонь строго через бойницы, вторая машина спешивается и связывает противника боем, мы с Бамбуком идём на фланговый манёвр. Всем всё ясно?

Молчаливые кивки были ему ответом.

— Вопросы? Дополнения?

Я поднял руку — одна идея мне не давала покоя ещё с вечера.

— У меня мысль. Мы не знаем толком обстановки вокруг нас, в радиусе даже пары кварталов, а у нас имеются беспокойные соседи. Точнее даже не беспокойные соседи. Меньше чем в километре от нас — база интервентов и их штаб. Не привлечёт ли внимание одновременный выезд, пусть даже и ранним утром, трёх машин из нашего кооператива, да ещё и в виде колонны?

Илья внимательно на меня посмотрел:

— Может привлечь. И к колонне, и к кооперативу. Предложения имеются?

— Так точно, — я кивнул с готовностью. — Я могу взять Влада, мы вооружимся трофейным оружием, возьмём дымовые шашки и проведём рейд в сторону овощной базы. Устроим им небольшую войнушку под окнами и свалим огородами. Пока они будут выкидывать гавно из штанов и прикидывать писю к носу, колонна спокойно сможет выехать на оперативный простор. Возражения?

— Если на базе сидят не полные идиоты, а этот вряд ли так, — Мрамору даже не понадобилось врем
ени на обдумывание, — то первое же что сделал их командир — посадил на ближайшие пару высоток наблюдателей с рациями и автоматами с оптическими прицелами. В лучшем случае вас убьют на подходе. В худшем — возьмут живыми. В обоих случаях гаражный кооператив зачистят до земли и на два метра вглубь. Чтобы здесь вообще ничего живого не было. Бандеровец в подвале будет в качестве бесплатного бонуса. По крайней мере я бы сделал так, — Илья оборвал фразу на середине, не став договаривать вторую часть, в духе «и ты бы сделал, если бы подумал хотя бы на две секунды дольше».

Он помолчал несколько секунд, а потом продолжил:

— Однако проблема действительно есть. Надо решать. Какие будут мнения?

Руку поднял Заяц.

— Мне кажется, ответ на поверхности. Кооператив, в котором мы находимся, состоит из одной улицы П-образной формы, обнесённый забором с двумя воротами с противоположных сторон. Моё мнение такое: машины выезжают в том порядке, в каком движутся в колонне, с интервалами в пять минут, через разные ворота, накапливаясь вот в этом дворе, рядом с трансформаторной будкой — Костя достал из кармашка на рукаве куртки ручку и указал ей на экран, — тридцать шестой дом по улице Литейщиков защитит от наблюдения со стороны оптовиков, и вот здесь дворами можно выехать сразу на запасную трассу ведущую из Города. Крюк всего километра три, и не надо ни подставляться под наблюдателей, ни ехать по новому мосту через Прясьву, мимо инсургентов. Тем более, что трассу рядом с собой они однозначно перекрыли. Благо фур в достатке и даже чуть больше.

Я стыдливо пожал плечами.

— Ну раз возражений нет, тогда принимается. Будите людей, через десять минут выезжаем. Все распоряжения относительно задач для остающихся Юра получил от меня ещё ночью. По ко́ням, — подвёл итог командир.

Немного помедлив в задумчивости, непонятно о чём подумав и почесав репу, я последним покинул совещание. Теперь уже можно было с чистой совестью постучать в стекло УАЗа, но смысла это уже не имело: пока я медлил, впередиидущие успели разбудить всех, и проснувшиеся обитатели машины вовсю разминали свои затёкшие от сна в неудобных позах тела.

Я выхватил взглядом Софью, делающую зарядку возле машины. Подошёл.

— Доброе утро, Сонь. Выспалась?

— Относительно, — девушка осмотрела меня с ног до головы и сделала для себя какие–то выводы, а потом закинула ногу на стену гаража, делая растяжку — кроссовок оказался выше головы. — Мы ведь не влезем все в три машины?

— Не влезете. Поедем в два приёма. Первым рейсом увезут детей и раненого с женой, а вторым уже повезём тебя, мать Бамбука и семью Богомягковых. Первоначальные планы пришлось сильно изменить, но не переживай, не позже сегодняшнего вечера ты обнимешься с отцом.

— Да я не переживаю, Юр. Можешь объяснить мне, что вчера произошло? Когда ты осенью рассказал мне про эти свои шашлычные шифры, я подумала, что это шутка дурацкая. Я ведь знаю, кто ты такой на самом деле. Ты пыжишься–пыжишься показаться перед всеми таким брутальным природным альфачом, и у тебя это даже неплохо получается — девки перед тобой наперегонки ноги раздвигают, парни по кругу обходят. Ты увешался стволами и ножами, но меня ты не обманешь никогда — где–то там, в глубине, подо всей этой фальшью — маленький обидчивый ребёнок, забитый и затюканный. Очень капризный и ревнивый, — Соня, не отрываясь смотрела мне в лицо, прямо и спокойно, и мне, от чего–то очень захотелось отвести взгляд.

И все–таки я выдержал. Подумал немного, проглотил ком в горле, а потом ответил:

— Что, пришла пора откровений? Несколько лет не могли поговорить на чистоту, и вот время настало? Ну договаривай тогда, — кровь отлила от моего лица, и каждое слово давалось мне с трудом. Она говорила правду. Неприятную, горькую, очень глубоко сидящую правду. Действительно забитый, действительно обидчивый, действительно пыжусь. Просто в конце начальной школы я понял, что единственный способ не быть съеденным до конца — стать акулой самому — если не по сути (что невозможно), то хотя бы внешне. Омега, которого одноклассники в школе лежачего пинали впятером, мешая друг другу, от страха начал чудить так, что порой и природные альфы сдавали назад, чтобы не связываться с психом. Со временем накопился опыт конфликтов, сформировался имидж и модель поведения, и к шестнадцати годам я преобразился из зачморённого сына беженца, в ту странную и очень противоречивую фиговину, которой являюсь сейчас.

Девушка опустила ногу со стены и шагнув, оказалась почти вплотную ко мне. Наши лица почти соприкоснулись, и мне на секунду даже показалось, что она меня сейчас поцелует, но нет. Помедлив несколько секунд, всматриваясь в мои глаза она продолжила:

— А что продолжать? Ты любишь меня. По крайней мере любил, до вчерашнего дня. Это я знаю точно. Как я к тебе отношусь — не знаю. Никогда не могла понять, и даже сформулировать своё непонимание. Вчера, сидя вот на этом самом месте и слушая вопли того мужика, что вы привезли, я долго думала об этом. Пожалуй, впервые с момента нашего знакомства. Ты мне очень дорог. Порой мне кажется, что я не могу без тебя жить. Без маленького, обидчивого, упрямого и такого трогательно–заботливого Халика Худайберды. Но мне противен альфа–самец, Грязный Шлюх Юрий Семёнов. Его мне не то, что поцеловать, прикасаться к нему противно.

Я оторопел. Завис как компьютер. Куда делась та принцесса на горошине, которую я знал? Где до предела эгоцентричная аристократка, больше всего на свете ненавидящая критику в свой адрес, и от того почти не способная к рациональным поступкам? Каждое действие которой — эмоция. Думать и анализировать — это только про лекции и семинары. За последний год, наматывая на кулак восьмисотый километр моих нервов, Софья всякий раз сильно обижалась и отказывалась разговаривать, когда я задавал ей простой, в сущности, вопрос: кто я для тебя? А сейчас бац! Чехов! Из ружья! Бронебойным цельсь! Пли! Эффект от её слов был сродни выстрелу дробовика двенадцатого калибра в лифте, без наушников. Оглушённость, почти контузия, разве что кровь из ушей не пошла.

— Ну так ты мне объяснишь всё–таки, что происходит? Толком. Когда ты мне впервые рассказал о том, что приедешь на танке меня спасать, ты не объяснил от чего. Вчера по дороге домой кто–то стрелял в мою машину, но и всё. Кто, зачем, почему? Ты приехал за мной на этом ведре с гайками и увёз меня сюда. А потом притащил какого–то голого чувака и несколько часов пытал его в подвале так, что мы тут на улице уши зажимали.

Зная Соню, я понимал, что лучше начать объяснения с «танка».

— Соф, я не произносил слово «танк». Я сказал слово «броня». Это «ведро с гайками», как ты говоришь, бронированное. Смотри, — я провёл её к капоту, к тем дырам, которые рассматривал вчера сам, перед крайним рейсом. — Вот здесь пуля вошла, отрикошетила от скрытой бронеплиты, и вот тут — вышла. А вод эти рваные дыры в дверях — бойницы для ведения оборонительного огня. Если бы не броня, то вчера у нас УЖЕ были бы убитые. А может быть именно меня бы привезли к тебе с простреленной головой, — я заглянул однокурснице в глаза, и для наглядности, «выстрелил» себе в голову из двух пальцев, — бух! — Судя по реакции, пока ещё не пробрало. Ладно. Я подпустил в голос раздражения.

— А что касается остального… В Город приехали диверсанты. Много, человек триста. Под шумок массовых беспорядков они убили всех сотрудников правоохранительных органов, взорвали электроподстанции, отключили во всём городе воду и канализацию, перекрыли основные дороги, выпустили и вооружили из тюрем самых отпетых уголовников на подмогу погромщикам из протестующих. В Городе сейчас должен быть ад и хаос. Власти нет, зато есть сотни и тысячи беспредельщиков и мародёров. Одного из диверсантов мы вчера убили, другого взяли в плен и допросили. Ну что, достаточно информации? — в её глазах отразилась лёгкая растерянность, а меня почему–то по–настоящему прихватила злоба.

— А что тебе мешало узнать об этом вчера? Вокруг тебя было много народу! Почему не подошла к Кристине?

— А кто это? — эН — недоумение.

— Ну пиздец! — я очень редко матерюсь при Софье, но тут слов уже не осталось. — Кристина — это жена Ильи. Я вас даже представлял друг другу, когда привёз сюда! Неужели тебе НАСТОЛЬКО похуй?!

Тут до меня дошло, что мы, в общем–то, не одни. Вокруг, в нескольких метрах от нас люди снуют, грузят вещи, готовятся к отъезду и становятся невольными свидетелями этой безобразной сцены.

— Позже поговорим, — бросаю я и вхожу внутрь гаража.

Отец кормил Герду: присев на корточки, он выкладывал в её миску собачьи консервы, поверх насыпанного сухого корма, пока алабаиха дисциплинированно сидела рядом. Тщательно перемешав содержимое (чтобы было вкуснее, ведь корм на самом деле — сухари сухарями) он медленно разогнулся с опорой на колени, постоял секунду, пока темнота перед глазами рассеется, и ласково погладил собаку между ушами:

— Можно, моя девочка, кушай.

— Бать, — обратил я внимание старика на себя. — Собирайся, сейчас вас повезут отсюда. Сначала в Красный, а потом, наверное, на дачу к Владу. Как только всё успокоится — я тебя заберу.

— Хорошо, сын. Поможешь загрузить вещи?

— Помогу, конечно. И вот ещё, держи, — я снял с шеи ремень карабина и протянул оружие отцу. — Как пользоваться, надеюсь, знаешь?

— Знаю, если тут как на автомате. Только прицел сними, я с ним не знаком. Сколько выстрелов в обойме?

— Не в обойме, а в магазине, пап, сколько раз повторять? — проворчал я, снимая кронштейн с коллиматором — В этих — по десять, — я вытащил из подсумка магазины. — А в этих маленьких — по четыре. Магазины с полоской изоленты — с пулями, без полоски — с картечью. Справишься?

Вместо ответа отец с недоверием взял оружие, неловко отстегнул магазин, схватился за затвор, но вовремя спохватился и в начале опустил предохранитель. Неуклюже отвёл затворную раму назад и вернул в крайнее переднее положение.

— В общем всё верно, но одна важная ошибка: никогда не сопровождай затвор. Оттянул назад — отпустил. Иначе может быть перекос патрона. Хорошо?

Отец кивнул, потом как будто что–то вспомнил, усмехнулся в себя, и уже совершенно другим, резким, отточенным движением передёрнул затвор. Я кивнул:

— Годится. Теперь ремень надевай на шею, и топай в машину. В случае неприятностей тебе скажут и куда стрелять, и когда, и как. Но я думаю, всё обойдётся. Надеюсь на это, по крайней мере. Вещи я сейчас принесу, и приведу Герду.

Соли Иванович надел карабин «по–патрульному», как будто автоматическим движением положил указательный палец на ствольную коробку и чинно проследовал на выход. Как будто всегда так ходил, а ведь насилие он на дух не переносил, всё детство запрещал мне не то, что боевыми единоборствами заниматься, но даже играть в компьютерные шутеры. А когда я принёс домой оружейный сейф и первый свой пистолет, у него чуть истерика не случилась. В итоге пришлось смириться с неизбежным: нет смысла вставлять палки в колёса, особенно когда это колёса поезда. Ведь сынок–то вырос! Я проводил его задумчивым взглядом. Обычная ошибка новичка, взявшего руки ствол — класть палец на спуск. Здесь этой ошибки не было, и даже, казалось, что её и быть не могло, я даже не решился сказать об этом. В тот момент, когда отец пробовал в руках «сайгу», он неуловимо преобразился: у него как будто выпрямилась спина, ссутулившаяся за много лет, и вообще старик как будто сбросил с плеч пару десятков лет. Словно он вспомнил что–то, давно забытое, или даже самого себя, о котором не вспоминал как минимум лет двадцать. А может, так оно и было? В эту минуту у меня в голове впервые в жизни промелькнул вопрос: а что же было там, в Таджикистане, в то время, что прошло между началом войны и бегством в Россию? Ну кроме той неудачной попытки спрятать жену и маленького сына в горном кишлаке? Блин… Экстремальные обстоятельства поднимают со дна памяти очень много старых скелетов, вопросов, претензий и тайн. Ладно, останемся живы — разберёмся.

В полумраке гаража кипела жизнь: родители собирали детей на выезд, Наталья Сергеевна, мама Вани Бамбука, занималась чем–то над газовой плиткой, Ляся — ставила что–то Алексею–Степану в мышцу. Я даже не стал предполагать, что в её шприце: опытному фельдшеру виднее, чем студенту медвуза. Я — ещё далеко не врач. Я знаю как устроен организм самой разумной обезьяны, знаю, как он работает, как ломается и как функционирует при поломке. Ну и имею самое общее представление как его в целом чинить и какие для этого бывают инструменты. Но этого мало. Надо знать ещё непосредственный порядок действий: какой прибор (препарат), в каком порядке и количестве применять, нюансы и самих заболеваний, и терапии. Как раз то, что я должен изучать далее — обзорно на старших курсах и подробно — в ординатуре. Ну или непосредственно в практике на работе. Я подошёл, улыбнулся Лясе, похлопал по плечу пострадавшего.

— Лёх, ну как ты? — спросил я его.

— Башка болит уже не так сильно, кружится, правда, ещё очень здо́рово и подташнивает… Но в общем терпимо. Лучше, чем вчера, — кряхтя, и держась за голову, он медленно сел, — всю ночь ссал как перепуганный. Даже удивляюсь: откуда во мне столько. Ладно хоть Надя нашла бутылку пятилитровую, а то бы не набегался. Либо обоссался, либо умер по дороге, — ему было плоховато, но он находил в себе силы хохмить.

— Это тебе Ляйсан мочегонное вчера вколола, чтобы отёк мозга снять. А то, тебе вишь, моча в голову ударила, — я поддержал шутку товарища. — Потерпи маненько, сейчас тебя увезут, в больничку поедешь, там тебя починят, будешь как огурчик.

— Ага, зелёный и в пупырышках. Пособи до машины добраться, ноги, боюсь плохо держать будут, он протянул мне руку.

Я не отказал ему в просьбе и поддерживал его, пока он медленно, нетвёрдой походкой и тяжело дыша, шёл к машине. Дал ему в руки пакет (хотя вряд ли ему осталось чем блевать), под ноги поставил пятилитровку, предварительно слив содержимое в канаву. Запашок, конечно, в «Ниве» будет после этой поездки так себе, конечно, но это далеко не худшее, что могло бы с ней произойти. Проветрится. На крайняк — придётся Илье заказывать химчистку салона. Мой отец стоял рядом с машинами, увидев меня, он совершенно естественным, слитным движение закинул карабин за спину и вполне толково помог мне усадить товарища.

За десять минут естественно никто не выехал, но через пятнадцать уже стартовала «таблетка» с детсадом на борту. Быстро управились, по моим прикидкам сборы и перекладывание вещей с места на место могли занять и полчаса, а при худших раскладах — и час. Следом ушла «Калина».