Вечером, 24 марта, я читала «Интерфакс». Почти бесцельно бродила по сайту, в поисках интересных сюжетов. В двадцать минут одиннадцатого появилась новость о том, что в Сирии при выполнении боевой задачи погиб офицер Сил Специальных Операций. Меня передернуло. Прочла еще раз — текст не изменился. В каком-то оцепенении я обновляла страницу снова и снова, чтобы увидеть, наконец, имя. Мне невероятно хотелось, чтобы оно не принадлежало никому из моих друзей. Появились подробности: после того, как его окружили боевики, офицер вызвал огонь артиллерии на себя. Текст напоминал сводку Совинформбюро. В моей голове его зачитывал голос Левитана.
Все становилось на свои места: внезапная командировка «на Юг», о которой мне рассказал Саша двумя месяцами ранее, была во вполне конкретное место. Тогда до меня не дошло. Стало невероятно страшно, что человек, которого я знала, с которым мы пили кофе два чертовых месяца назад и иногда пересекались по работе, одалживавший мне спальник в поездки и вечно подтрунивавший над моим мальчишеским видом, мог просто исчезнуть. И ничего бы больше не было. Никогда.
Двумя часами спустя, когда в «сообщении информагенства» имени так и не появилось, я начала писать своим знакомым, которые могли хоть что-то сказать. Никто не знал. В мыслях всплывали самые бытовые и обычные эпизоды: книжка Криса Кайла, которую я взяла почитать и очень долго домучивала: она ни в какую не шла и я уже думала забросить, но дочитала — договаривались обсудить; рулет, который, в благодарность за спальник, испекла, потому что банально не знала, что еще можно сделать; бессмысленная, но очень развеселившая тогда болтовня, после закрытия каких-то соревнований.
Следующим днем получилось выяснить, что все хоть сколь-либо известные мне люди, поехавшие в эту командировку целы. Погиб кто-то другой. Едва ли можно найти что-то более соответствующее выражению «камень с плеч», чем ощущение, испытанное мной в этот момент. А потом…
… потом стало понятно, что не изменилось ничего: просто человека, которого привезут частями, если привезут вообще, и похоронят в закрытом гробу, я не знаю лично. Только и всего. Но тем, для которых погибший — не просто еще одно имя в сводке новостей, а муж, друг, сын, или даже просто знакомый — им легче от моего ощущения не станет. Потому что война вошла в их жизнь, стала их личным делом и теперь останется там навсегда.
